Источник: «The Economist», русский текст – при сотрудничестве программы Executive MBA.
Facebook и Twitter признаны авторитарными властями внешней разведкой.
Когда в июне 2009 года тысячи иранцев вышли на улицу, чтобы протестовать против очевидно фальсифицированных результатов президентских выборов, западные медиа сосредоточили свое внимание на том, какую роль сыграло использование протестантами сайта микроблогов Twitter. «Не будь Twitter, этого бы не произошло», - писали в «Уолл Стрит Джорнал». Выдающийся американский блоггер Эндрю Салливан также назвал Twitter «ключевым инструментом в организации противостояния в Иране». В «Нью-Йорк Таймс» отметили, что на демонстрации в ответ на едкие твиты протестующие получили не менее едкое противодействие.
Идея о том, что благодаря интернету удалось разжечь революцию и начать внедрять демократию в Иран, - лишь один из частных примеров широко распространенного убеждения о том, что коммуникационные технологии, а в частности интернет, изначально стоят на стороне демократии. В своей живой иконоборческой книге «Сильное заблуждение: темные стороны свободы интернета» Евгений Морозов высказывается против «киберутопического» взгляда, утверждая, что интернет может оказаться не менее эффективным и для сторонников авторитарного режима. По его словам, западные политики, когда высказывают предположение о том, что интернет всегда на стороне демократии, сами создают психологическое препятствие, которое скорее усложняет, чем упрощает, процесс продвижения демократии.
Он начинает повествование с событий в Иране, которые подтверждают его доказательства на практике на мкикроуровне. Исследование, проведенное международной новостной сетью Al-Jazeera, выявило лишь 60 активных аккаунтов в Twitter в Тегране. Иранские блоггеры, участвовавшие в движении сопротивления, уже охладили пыл в отношении теории «революции через Twitter». Однако поддержка данной теории американским правительством и просьба Госдепа отложить запланированное техобслуживание сайта Twitter, которое бы вывело из строя сервис на несколько ключевых часов в самый разгар беспорядков, лишь побудили иранские власти пристально отслеживать все социальные сети. Например, иранцев, въезжающих в страну стали искать на Facebook, чтобы выяснить, если ли у них связи с кем-то из известных властям диссидентов – конечно, американские политики ожидали увидеть кардинально противоположные результаты.
Г-н Морозов утверждает, что корень проблемы кроется в том, что западные политики проводят слишком близкую параллель с тем, какую роль сыграла радиопропаганда в подрыве репутации Советского Союза. Г-н Морозов, белорус по происхождению, убежден, что подобное чрезмерное упрощение истории привело к ошибочному выводу, что продвижение доступности интернета и «свободы интернета» сегодня окажут аналогичное воздействие на авторитарные режимы.
На самом деле, авторитарные режимы могут использовать интернет и доступ к другим средствам массовой информации, как, например, телевидение, в собственных целях. По всей видимости, предоставленная восточным немцам возможность смотреть американские мыльные оперы по каналу Западной Германии стала неким умиротворением, которое снизило интерес людей к политике. Согласно опросу, восточные немцы, у которых был доступ к западно-немецкому телевидению, в меньшей степени высказывали недовольство режимом. Один диссидент из Восточной Германии с ностальгией воспоминает, «как все население могло покинуть страну и оказаться на Западе в качестве главного героя в 8 часов вечера только благодаря телевидению».
Г-н Морозов предполагает, что многие воспринимают авторитарные режимы как невежд в области интернета, но зачастую они понимают гораздо лучше политические возможности интернета, по сравнению со своими западными коллегами. Технологии прошлых поколений – телеграф, авиация, радио и телевидение также должны были поспособствовать продвижению демократии, но они не оправдали ожиданий. Увеличение количества каналов свидетельствует о том, что с появлением интернета американцы стали смотреть меньше новостей по телевизору. Поддерживая Twitter, Facebook и Google в качестве инструментов продвижения демократии, американское правительство скомпрометировало нейтральность этих ресурсов и побудило относиться к ним как к инструментам внешней разведки.